Информационный листок

Новости невропатологии

Выпуск № 4

Шухаться, ребята, шухаться!

- Тюмень Рок Пресс-

Итак, продолжим…

Я, честно говоря, не знаю, что это такое “физиологический очерк”, я, так же мало знаком с гражданами Конецким и Хейли, поэтому, если мое предыдущее произведение оказалось написанным в одном с ними жанре, то я уж покорнейше прошу их меня извинить, ну ей богу же не хотел.

Здесь мною публикуется еще один очерк, и я заранее намерен оговориться, что если он снова окажется в чьем-либо стиле, что очень даже возможно, т.к. я еще не выработал своего стиля, то сделано это будет мной, опять таки безо всякого злого умысла, а исключительно по моей филологической безграмотности.

Сей скромный очерк не претендует на статус исторического или этнографического исследования. Это даже не хронология, а просто своеобразный взгляд очевидца и свидетеля с точки зрения стороннего наблюдателя.

Ну вот, если вы ничего не имеете против, я и начну.

Однажды некий депутат… Вообще-то это мог быть и не депутат, но так как теперь уж никак нельзя точно узнать, кто это был, то пускай это будет депутат.

Так вот, некий депутат, пообедав, выглянул в окно. Дело было в воскресенье, и это-то уж известно абсолютно точно. Ну почему бы депутату ни выглянуть в окно? Очень даже просто, выглянул себе.

Окно это, кстати, расположено где-то в середине здания гостиницы “Восток”.

Ну, выглянул он, ну, что он мог увидеть, ну площадь, ну, дома, ну, здание Тюменского училища искусств. Училище искусств, это хорошо, но рядом-то что? А рядом толпа молодых, понимаете ли, людей, стоят, понимаете ли, и что-то там, понимаете ли, делают.

Эге, думает депутат, непорядок. Взял он, и позвонил в милицию, а может куда-то и повыше.

Через некоторое время, опять выглянув в окно, он снова увидел площадь, дома, училище, но толпы уже не увидел. Ну и хорошо…

А в этот день, так уж случилось, был я, как раз в этой толпе, и о звонке депутата, конечно не знал. Ну, я стою, пластинки пересматриваю, там, ну все как всегда. Вдруг вырастает рядом со мной этакий усатый милиционер, да, капитан, и дышит на меня чесноком, нечищеными зубами, еще там чем-то, глаза у него страшные, и изрыгает в меня неприятные такие сентенции. Какого х… тут стоишь?   Так пластинки меняю, - говорю.   А ну, говорит, - пошел отсюда быстро. И что бы я тебя тут никогда больше не видел.   Так, позвольте, - говорю…

Короче, ничего он мне не позволил, не входило это явно в его планы, а поступил со мной, скажем так, нечестно. Схватил меня за шиворот, протащил метра два, под ж…, даже, кажется, хотел пнуть, правда, вроде бы не попал.

Надо сказать, что если бы он и попал, я бы возражать не стал, не располагала как-то обстановка к возражениям. Ноя подумал, а чего они взъелись, чего озверели, мы вроде, ничего тут плохого не делаем, все трезвые. И вдруг, на тебе, кричат, толкают, понимаете, пинают…

Потом, мы узнали, что была, вроде, какая-то конференция, и мы, вроде вид портили. То есть, что мы там делали, и почему – это не важно, а важно то, что мы мешали тому самому депутату спокойно, без сора, как говорится в глазу, обозревать окрестности гостиницы “Восток”.

Конференция эта скоро кончилась, а мы в следующее воскресенье между собой удивляемся, и надо же, какие у нас депутаты неспокойные. Лежал бы себе этот депутат, полеживал, или сидел бы, посиживал, обед бы свой, депутатский переваривал, так нет же: надо куда-то звонить, возмущаться.

Ну да Бог ему судья, а мне настало время рассказать о том, что мы на этой площади, собственно делали.

А делали мы там дела, на наш взгляд, вовсе даже безобидные, а именно доставали из полиэтиленового пакета такие пластмассовые кружочки, вложенные в красивые картонные коробки, и меняли их на аналогичные им кружочки. Характерной особенность кружочков является то, что когда его ставишь на проигрыватель, сразу начинает играть какая-нибудь музыка, и от того, нравится тебе эта музыка или нет, зависит, хороший ты произвел обмен, или же плохой. Правда, так как эти самые кружочки стоят от пятидесяти до семидесяти рублей, имеет большое значение, в какой они находятся упаковке (новой или старой), и много ли на этих кружочках различных царапин, и прочих дефектов.

Кружочки имеют несколько вариантов названий, которые в былые времена несли определенную смысловую нагрузку, а именно, альбомом называлась пластинка, вложенная в картонный конверт, имевший разворот. На развороте помещалась фотография или картинка, на которой, иногда, можно было составить представление о содержании пластинки, здесь же печатались тексты песен, сообщалось о составе музыкантов, авторов песен, о годе выпуска пластинки, о фирмах принявших участие в ее публикации, и еще множество бесполезной, но интересной ерунды. Бывало, на разворотах помещались целые небольшие книжки, страниц по десять, с красивыми цветными фотографиями, имевшими непосредственное отношение к группе, выпустившей данный альбом. В том случае, если фотографии и рисунки, вроде бы, никакого отношения к данной пластинке или группе не имели, смотреть их все равно было интересно. Сейчас такие альбомы выпускают редко, однако, прикладное музыкально-художественное творчество с пластинок не исчезало, а было постепенно перенесено на “вкладки”. Если конверт пластинки изготовляется из картона, то вкладка представляет собой пакет из мягкой бумаги, на котором также бывает, как правило, рисунок или фотография, также могут печататься тексты песен и содержаться прочая бесполезная, но интересная ерунда. Все это относится исключительно к пластинкам, выпущенным на Западе, или, по крайней мере, в Югославии. Наши, советские “диски”, как их теперь называют, подобным благолепием никогда не отличались.

Так как диск – вещь довольно ценная, то у многих появлялось частенько желание обмануть собрата-коллекционера, в просторечии – “обуть”, и обували, иногда и еще как.

Делалось это при помощи различных способов. Считалось, например, что если намазать пластинку (“запиленную”, разумеется) гуталином или, скажем, ваксой, то на вид она станет, как новая.

Порой с дисками поступали уж вовсе немилосердно. Их протирали одеколоном, спиртом, гладили утюгами, клали в горячую воду, ложили под груз. Все это им мало помогало, и все же после этого их ухитрялись менять.

Случались “шухи” (обмены) и вовсе уж крутые. Из уст в уста передавался рассказ о том, как некий меломан, принеся домой пластинку некой группы и, поставив ее на проигрыватель, вместо некой группы вдруг слышал “Калинку-малинку”, и странно, что ничто иное, а именно ее. Ходили при этом всякие слухи о таинственных умельцах, умудрявшихся переклеивать бумажные “пятаки” у пластинок, в результате чего на диске группы Дип Пепл оказывалась Алла Пугачева.

Вот одна очень правдивая история…

Была среда и вечер. Вроде бы это происходило весной. Один молодой меломан, которого, впрочем, мы все прекрасно знаем, взалкал группы Дип Пепл. Дело обычное, с кем не бывает. И предложил меломан взамен пластинку Элприл Вайн. И услышал при этом странный и смутный разговор: “А ты дай им “Аквариум”.

Насторожился от этого молодой меломан, но не даром говорится: “Кто хочет быть обманутым, того не спасет сам пророк”.

И свершилось, состоялся знаменитый обмен. И придя домой, меломан услышал…

Меломан никогда не слышал “Аквариум”, и более того, ему было наплевать на все “Аквариумы”. Он взял телефон и услышал: “Да “Аквариум” - это же крыша! Скорее, скорее, напой мне эту фразу”. И он напел: “Зашумел сад, и грибной дождь застучал в лист… о-о-о-о… о-о-о-о-о-о…”

И телефон онемел…

Много горя, много страстей, много несбывшихся надежд, и очень редко – мороз по коже.

А интересно, когда появился в Тюмени первый меломан? А когда первый диск? А как? А вот как.

Жил-был один бедолага, жил себе и честно работал. Был он, наверное, честен, был он пахарь, но поехал в заграницу. Там за несколько долларов или марок купил граммофонную пластинку и повез домой. Где были его бдительные товарищи по путешествию, куда смотрела подозрительная обычно таможня, кто знает. И зараза прошла, и заразу пропустили, и пошла она гулять по России-матушке, а, возможно, пробралась и в солнечный узбекский Ташкент (ведь знают же они там музыканта Ричарда Блекмона). Не пресекли вовремя, не извели, не придавили пакость, не придушили – и вот результат: нестойкие умы пали жертвой… погожим майским деньком на паперти тюменского ЦУМа появился десяток нестойких умов. Лица их были жизнерадостны и беспечны, они были оживлены и болтливы, они предвкушали, а зараза уже поселилась в них. И началось…

(Продолжение в шестом выпуске)

Отлучение или потерянный рай

Один раз Игорь Владимирович, Юрий Игоревич и Игорь Викторович надрались с помощью пива до отменного состояния. Помыкались они туда-сюда и несолоно хлебавши, решили добираться до Юрия Игоревича. Тут Игорь Викторович, ровно иезуит какой-то, тихой сапой подобрался к Игорю Владимировичу и ну давай вокруг него кобелем танцевать, да ужом виться, в общем, начал ему мозги засирать. А Юрий Игоревич подошел к нему и строго спросил: “Ты чего кобелем пляшешь?” Игорь Викторович растерялся, как дурак какой-нибудь, и замолчал ни с того, ни с сего. “То-то же”, - сказал Юрий Игоревич и пошел к себе, насвистывая. А Игорь Викторович подождал, пока он отойдет подальше, и ну давай по новой. Тут Юрий Игоревич рассвирепел совершенно, вернулся и решил побить Игоря Викторовича. На что Игорь Викторович ответил, что как только Юрий Игоревич его побьет, он тут же отмутузит его еще сильнее. А Юрий Игоревич сказал, что он сильнее Игоря Викторовича оттаскает. А Игорь Викторович сказал, что уж тогда-то он ему спуски не даст. А Юрий Игоревич сказал, что он не потерпит. Игорь Викторович хотел в ответ гордо промолчать, но потом испугался и промолчал просто так.

И тогда Юрий Игоревич обвинил Игоря Викторовича в страшном. Он сказал, что Игорь Викторович был все время двуличным: он перед всеми притворялся очень умным, и никому не говорил, что он очень глупый, и довольно долго водил всех за нос. После этого Юрий Игоревич пустился во все тяжкие и чуть не сшиб автомобиль, который ехал по городу. А Игорь Викторович пошел ГОГОЛЕМ. Тогда Юрий Игоревич отменно закричал, чтобы Игорь Викторович ВОН, чтобы ВОН, ну то есть до такой степени ВОН… И показал пальцем, куда вон. А проходивший рядом пьяный поп-расстрига ухватил его за кисть, коснулся указательного пальца Юрия Игоревича своим и сказал: “СИЕ ЕСТЬ ПЕРСТ УКАЗУЮЩИЙ”.

СОЮЗПОДЗЕМРОК

ГЛАВТЮМЕНРОКПРОМ

АРМИЯ повстанцев имени Чака Берри

Социально-музыкальный формейшен ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ

(приполярный филиал)

626711, Надым, Пионерская, 1-26;

Уренгой, тел. 1-81 (связь УТПС)

Ленинградским, Свердловским, Тюменским, Омским,

Новосибирским, Казанским, Рижским,

Московским и прочим рок-организациям.

Об организации гастролей по Всесоюзным ударным

комсомольским стройкам любительских рок-групп

Именно так, диары френды!

Надымский и Уренгойский горкомы ВЛКСМ готовы написать сколько угодно писем куда угодно, дабы выписать к нам команды из вверенных вам рок-клубов. Как супергруппы вроде А, ЗОО, КИНО, НАУТИЛУСА, ИНСТРУКЦИИ, так и молодую шпану вроде ТЕЛЕВИЗОРА, ОБЪЕКТА НАСМЕШЕК, СТЕПА, АПРЕЛЬСКОГО МАРША, ЕВЫ и проч.

1.  
2. Чтобы осуществить это начинание, нужно выяснить следующие вопросы:
3. а) куда, кому и какого содержания надо посылать письма?

   Б) как и в каком размере это оплачивать?

   Заплатить местные власти не прочь, но не знают, во-первых, сколько, во-вторых, каким образом, ведь вы же самодеятельность.

   Просим вас прислать подробные ответы на указанные вопросы.

4. что будут иметь приехавшие к нам группы и направившие их клубы. Помимо денег (в случае выполнения пункта “б”) также:
5. а) выход за пределы привычного круга люмпен-интеллигенции и непосредственный контакт с героями труда, покорителями и освоителями, истинными героями нашего времени:

   б) благодарственные письма во все инстанции, вплоть до ЦК ВЛКСМ о том, что указанные группы не стоят в стороне, а идут в первых рядах и т.д.

   в) для молодой шпаны – возможность вдали от клубных бонз и заправил во весь голос заявить о себе по необъятным просторам нашей Великой многострадальной отчизны.

6. Тюменский рок-клуб обращается ко всем имеющимся в стране подобным предприятиям с предложением об обмене ИНФОРМАЦИОННЫМИ ЛИСТКАМИ, в которых бы сообщалось о состоявшихся или намечающихся рок-н-рольных акциях, новых интересных командах, прочих разных кайфовых штучках. ИЛ Тюменского РК будут высланы первым же, кто откликнется на это послание.

Мы обращаемся к Вам от имени оргкомитета по проведению тюменского городского фестиваля альтернативной музыки.

Данное обращение имеет две цели.

Во-первых, это - Приглашение. Мы приглашаем Ваших сотрудников посетить в качестве гостей наш Фестиваль, на котором выступят как наиболее леворадикальные тюменские рок-панк-группы, так и панк-группы из других городов нашей страны. Выступят в том числе и те, на ком до сих пор лежат безосновательные обвинения в антисоветской и даже профашистской направленности. Таким образом, вы будете иметь возможность сами судить о характере и идейной направленности этих групп.

Во-вторых, мы имеем целью обратиться к вам с просьбой. Учитывая ту сложную, противоречивую обстановку, которая сложилась в нашей стране, учитывая наличие могущественных сил, противостоящих процессу демократизации и гласности, мы вынуждены обратиться к вам за помощью.

Нет сомнения, что среди местных руководителей найдутся такие, кто постарается под любыми предлогами сорвать проведение готовящегося фестиваля. Как справедливо отмечал И.Васильев еще в октябре 1987 года в газете “Советская Россия” “… в обществе складывается весьма тревожная ситуация – колоссальная управленческая пирамида, атакуемая с нарастающим напором пробуждающимися к активности массами, переходит от начального замешательства к контрнаступлению”. Учитывая это, мы просим Вас оказать фестивалю свою моральную поддержку, используя силу своего авторитета и влияния, а также, если того потребуют обстоятельства, использовать свое влияние на тех людей, которые будут пытаться провалить фестиваль с помощью административных запретов.

С уважением, от имени оргкомитета

Неумоев Р.В.

Салаватова Г.А.

Струков А.Н.

Фень С.

Всякое искусство, основанное на подражании, имеет свой первообраз в природе. Каков же первообраз у музыканта, когда он создает свою песню? А почему не поставить вопрос на более высокую ступень? Что такое пение вообще?

Пение – это подражание естественным шумам или голосу страсти при помощи звуковой шкалы, изобретенной искусством или, если хотите, внушенной природой и воспроизводимой голосом или инструментом, и вы видите, что при некоторых необходимых изменениях это определение подойдет к живописи, к красноречию, к скульптуре, поэзии. Теперь возвратимся к нашему вопросу. Что служит образцом для музыканта или певца? Декламация, если образец – живой и мыслящий, и звук, если образец – предмет неодушевленный. Декламацию надо рассматривать, как одну линию, а пение – как вторую, обвивающуюся вокруг первой. Чем эта декламация – прототип пения – будет сильнее и правдивее, тем это пение, равняясь по ней, пересечет ее в большем количестве точек и тем оно будет правдивее и прекраснее. Это отлично почувствовали наши молодые музыканты. Когда вы слышите: “Я жалок и несчастен я”, вам чудится жалоба скряги; если бы он и не пел, то тот же мотив звучал бы в его словах, обращенных к земле, когда, вверяя ей свое золото, он говорит: “О земля! Прими мое злато”. А эта девочка, прислушивающаяся к биению собственного сердца, краснеющая, смущенная и молящаяся, чтобы ее отпустили домой! Разве могла она выразиться иначе? Сколько характеров в этих творениях! Какое беспредельное многообразие в декламации! Поверьте мне: все это прекрасно! Сходите, непременно сходите послушать песни, в которых юноша восклицает: “Прощай, душа!” Вслушайтесь в пение, вслушайтесь в звучание альбома (ну, например, ИпВ или ГО) – и скажите мне потом, есть ли разница между подлинным голосом умирающего и переходами этого напева. Вы заметите, что линия мелодии полностью совпадает с линией декламации. Я вам не говорю о ритме, который также является одним из условий пения, - я ограничусь одной экспрессией, драйвом. Нет ничего справедливее следующих слов, которые я где-то прочитал: “Ударение – питомник мелодий”. И теперь судите сами, как трудно и как важно написать хороший речитатив. Нет такой хорошей песни, из которой нельзя было бы сделать хорошего речитатива, и нет такого хорошего речитатива, из которого искусный человек не сделал бы прекрасной песни. Я не решился бы утверждать, что тот, кто хорошо декламирует, тот хорошо и поет, но я был бы крайне изумлен, если бы хорошо поющий человек не сумел бы хорошо декламировать. Однако при всем этом надо признать, что музыка очень уважаемого мною Игоря несколько пошловата. Я имею в виду отдельные песни, а не, упаси бог, все его музыкальное творчество. Я не хотел бы, чтобы меня превратно поняли, потому что многие здесь меня знают, но они действительно таковы. Я вовсе не беспокоюсь о моем славном друге, раз уж мне позволительно так его называть. Это – камень! Язык может вылезти у вас изо рта, а он все-таки стакана воды не подаст. Как бы он там ни разделывал на октавах и септимах свои хо, хо, хо, хи, хи, хи, ту, ту, ту, тарррлуту дидж под дьявольскую трескотню, все же тот, кто начинает в этом деле разбираться, и уже не принимает трескотню за музыку, никогда этим не удовольствуется.

Если так продолжится дальше, ручаюсь вам головой, четырех-пяти лет не пройдет, считая от выхода первых подобных произведений, как в знаменитом тупике не встретишь и драной кошки. Останутся лишь многие прочие, которых так возвышенно презираем. Великие умницы! Они отказались от своих творений и принялись разыгрывать чужие. Они вообразили, что можно приноровить к ним свой слух, не внося изменений в вокальную музыку, как будто инструментальная музыка (исключив некоторую долю своеволия, допускаемого большим диапазоном инструмента и подвижностью пальцев) так же не относится к пению, как пение – к настоящей декламации. Как будто соло-гитара – не обезьяна, передразнивающая певца, который в тот день, когда фокусничество займет место красоты, сам превратится в обезьяну, передразнивающую скрипку.

Первый, исполнивший “Лед Зеппелинн”, стал апостолом новой музыки. Рассказывайте сказки! Нас будут приучать к подражанию страстям и явлениям природы посредством пения, декламации, инструментов, - ибо на этом и кончаются все средства музыкального выражения, - а мы по-прежнему должны восхищаться героями, страданиями, проблемами и безысходностью! Как бы не так! Они уверили себя, что, смешав свои слезы с рыданиями матери об умершем сыне, что, содрогнувшись перед казнью, совершаемой по воле тирана, они не станут чувствовать скуки от своих феерий, от бессмысленной фантасмагории, от слащавых мелодизмов, где дурной вкус поэта спорит с убогостью искусства. Великие умницы! Этого нет и не может быть! У истины, добра и красоты свои права. Их можно оспаривать, но, в конце концов, перед ними преклоняются. Что не отмечено их печатью, то может вызвать временное восхищение, но, в конечном счете, вызовет только зевоту. Зевайте же, друзья мои, зевайте вовсю, не стесняйтесь!

Царство природы и моей троицы, которой не одолеют врата адовы, где истина есть отец, порождающий добро, где добро – есть сын, от которого исходит красота, то есть дух святой, - царство это постепенно утверждается на земле. Чужой бог смиренно становится на алтарь рядом с туземным идолом, он понемногу укрепляется на нем, и настает день, когда он сшибает локтем своего соседа. Трах-тара-рах! – идол на земле! Так, говорят, насаждали иезуиты христианство в Индии и Китае. И что бы там ни утверждали янсенисты, но политический метод, идущий к своей цели бесшумно, без пролития крови, без мученичества, не вырвав ни единого клочка волос, мне представляется наилучшим.

Дени Дидро

1779-1989

(к 210-летию Великого произведения

“Племянник Рамо”)

ОБ ИСКУССТВЕ

Панк-заметка м-ра Крюка

Начиная писать эту статью, я долго думал, – а нужна ли она? И вообще – что обозначает термин “искусство” для обычного человека? Судить об искусстве он не может, так как знания у него весьма поверхностные, а порой и ложные. В связи с этим появилось такое явление, как неспособность воспринимать что-то новое, необычное. Небольшой пример: осенью этого года на экранах города демонстрировался фильм “Бал”. И что же? На середине фильма добрая половина зала встает и, плюясь, выходит. Что это – массовое непонимание или плохой фильм? Ответ прост: постоянные инъекции с детства таких “кумиров” как А.Барто, В.Быкова и др. делают свое дело. После длительности таких вспрыскиваний человек становится неспособным воспринимать все настоящее и прекрасное.

Не зная искусства, мы не можем судить о нем. Можно ли где-нибудь, не зная иностранных языков, прочитать, например, А.Бретона, Ж.П.Сартра… Да не говоря о них. Мы вряд ли возьмем в библиотеке В.Хлебникова или О.Мандельштама.

Возникает довольно странная мысль: столпы нашего искусства специально закрывают от глаз истинное искусство, придерживаясь пословицы “Чем дальше в лес, тем ну его к бую”.

Я, конечно, не за то, чтобы с пятилетнего возраста человеку вбивали в голову Булгакова или Фрейда, ведь есть прекраснейшие произведения для детей того же Заболоцкого…

Естественно, если человек без подготовки не сможет въезжать в сложные ответвления искусства, ведь ему с детства вбито в голову, что если “зайку бросила хозяйка” - это плохо, а мишка даже без лапы – в кайф (хотя мне до сих пор не понятно, чем мишка с лапой хуже мишек без лап). Все мировоззрение человека строится на таких простых канонах: хорошо – плохо, и ничего большего, хотя у этих противоположностей есть огромное количество ответвлений, а сами термины “хорошо - плохо” вмещают в себя громадное количество понятий.

Теперь можно перейти к конкретному виду искусства, к искусству рок-н-ролла. А тот, кто считает, что рок не искусство – глубоко не прав, и пусть катится к черту! Опять же не прав тот, кто считает, что рок – самое примитивное в мире искусство (по-моему, легче сочинить хорошую кантату, чем хороший рок).

Рок – очень эмоциональная музыка и, вероятно, поэтому она присуща молодежи. В рок-вещи можно сказать все, что угодно, и никто этим не будет шокирован (вспомним С.Пистолз, Стренглерз…)

Большая часть молодежи (в частности – молодой молодежи) считает, что если они сильно лупят по гитаре с овердрайвом и вопят в микрофон: “Я последнее дерьмо”, то они уже достойны похвалы. Но они глубоко не правы. Кому интересно, что вопящий на сцене – последнее дерьмо, и ему от этого ништяк.

Отсюда возникает вопрос: как сочинять песни? А черт его знает, правду говоря. Об этом знает только БГ, да и тот толком ничего сказать не может. Лично я считаю, что в роке главное – откровение, то, что идет от души, и плевать на то, как оценят! Главное – самому получить кайф, тогда и слушатель начнет торчать от твоей музыки.

А вообще эта статья не имеет никакого значения, так как махровая гопота все равно ни хрена не прорубает.

Санкйу!

Б. проснулся от шума за окном. Это играла музыка, светлая и печальная. Боясь не успеть, Б. оделся и выскочил на улицу, и увидел. По улице шла нескончаемая людская река. Основу ее составляли помятые, неприятно одетые люди, с многодневно-канифолевой щетиной. Они размазывали по лицу слезы исколотыми руками. Б. понял, что кого-то хоронят. Во главе процессии несли огромный деревянный ящик. После нескольких минут недоумения Б. прорубил: это несли пивной ларек. Хоронили пиво. За гробом усопшего шли близкие люди: женщины (толстые) с красными лицами, в грязных засаленных халатах. Шли к главной площади, где находилась общегородская свалка. Там и похоронили Пиво.

На могиле поставили большую табличку:

ПИВА НЕТ И НЕ БУДЕТ!

Был объявлен недельный траур, скорбь народная была безгранична. Скажем прямо, пожалеть было о чем.

Анусов покручивал над головой новым градиентом, залихватски при этом подпрыгивая и вскрикивая “ЭХ”. Члены онанистического кружка испуганно жались друг к другу, ибо они его боялись и не зря, ибо Анусов душой и телом презирал онанистов. Его кредо – настоящий мужчина не может быть онанистом, гомосексуализм – вот занятие для настоящего мужчины. Только так и не иначе. Всем присутствующим вручались приглашения на конференцию (просьба не путать с конфирмацией), посвященную вопросу, который издавна волновал многие поколения мужеложев. Суть вопроса заключалась в следующем – МОЖЕТ ЛИ МАЛЬЧИК ДРУЖИТЬ С ДЕВОЧКОЙ? Дебаты были, так сказать, бурны, если не сказать больше. Многих захлестнул мутный поток отсебятины и поеботины, а поеботина в злых и неправедных руках штука крутая, но мужелож он на то и мужелож, и не должен он поеботины бояться, а иначе как? Да никак. В общем, банальная поеботина (не путать с разновидностью – поебенью, которая появилась неизвестно откуда, что не суть столь важно). На конференции была принята резолюция: “МАЛЬЧИК МОЖЕТ ДРУЖИТЬ С ДЕВОЧКОЙ, НО ТОЛЬКО ПЛАТОНИЧЕСКОЙ ЛЮБОВЬЮ”. То-то же, и не хуй выебываться.

Город шумел. Везде колбасились. Хотя не так. Колбасились везде, но не все. В частности, не колбасился Грязнов. Грязнов был крут. Он был прыщав и лыс. Штаны его являли собой великолепное зрелище, ибо они были драны и несвежи, пуссер его пузырился и поражал всех своей ярко-полосатой расцветкой. Время от времени он делал попытку встать, и при этом всем казалось, что он встанет без своих огромных, явно с чужого плеча, штанов. При этом взгляд его ни на мгновение не отрывался от безликого потока жителей и гостей столицы. Вот уже 41-й час он сидел на каменных ступенях Дома Книги и ждал, что кто-нибудь заметит его и, остолбеневший, застынет на месте. Но тщетно. Даже шныряющие рядом телевизионщики, которые по долгу службы должны видеть все яркое и неординарное, игнорировали его. Все это усугублялось серым промозглым небом и замерзшей задницей. К тому же пропал Шапкинд. Город поглотил его, и Грязнов начал печально и светло думать, что он скажет родным и близким покойного. Шапкинд отправился искать в этом большом и пустом городе Самолетова, ушел и не вернулся. А тут как раз пошел дождь. Все было скверно, если не сказать больше (а больше говорить было некому, ибо он был один и чем дальше, тем больше). А тут еще члены книжной мафии все чаще стали бросать на него косые взгляды, перебрасываясь, как ему казалось, зловещими репликами. Грязнов решил было встать, но не встал, потому что подумал: “Это карма”. А, как известно, против нее не попрешь, и тем более смешно пытаться что-либо изменить. И он не пытался. Поэтому он сидел, и любил сидеть, и любил этот город, и любил это небо. Даже долгое отсутствие Шапкинда он сидел и любил.

Подошел Шапкинд, просто подошел и все. Шапкинд был один, Самолетова он не встретил. Ход мыслей Грязнова был ленив и неспешен. Тут совершенно случайно он подумал, что Шапкинд обосрался, и, чем ближе подходил Шапкинд, тем крепче становилась эта уверенность.

А что, Шапкинд, не обосрался ли ты? – с теплой улыбкой спросил Грязнов.

Шапкинд покраснел:

Да, я обосрался, ну и что! Я горжусь этим! – но не выдержал и заплакал.

Доброе утро, Последний Герой! – сказал Инсектов, ошалело крутя свинцово налитой головой. Он долго пытался вспомнить, какая такая планида закинула его к Последнему Герою. Последнего Героя он презирал и почитал гопником. Но вспомнив, чем он занимался всю ночь в купе с Последним Героем, он стал презирать и себя, ибо всю ночь он провел за игрой (я извиняюсь за выражение) в дурака.

Пришел мужик, крутой мужик,

Всем дал понять, буквально всем –

Нельзя так жить, никак нельзя.

Еще сказал, пора снимать,

Давно пора всем маски снять.

Никто не снял, не снял и все,

И вот конец, пришел конец,

И кончил стих, окончен стих.

Таков удел все массы слов,

И мы молчим, удел и все.

Вот придешь домой с работы, ноги на пол взгромоздишь,

Подавив в себе зевоту, нос протрешь и воспаришь.

Будешь думать, охать, кашлять, в общем будешь полно жить,

Выпьешь пива литров десять, все инструкции поправ,

Ногу на ногу закинешь, тупо посмотрев на шкаф,

Шкаф старинный, в завитушках, весь наполненный добром.

Эти признаки мещанства подавить в себе стремись,

И, очистившись от скверны, к новым рубежам несись.

Как примчишься к рубежам, выпьешь там свои сто грамм,

С чувством сделанного долга возвращаешься домой,

Ноги на пол взгромоздишь, подавив в себе зевоту,

Нос протрешь и воспаришь, будешь думать…

Товарищи! Создавайте крутые имиджи в предельно короткие сроки!

Коллеги! К концу первого квартала не оставим в наших рядах ни одного человека в маске!

СИДОРОВ: Иванов, снимите маску, Вы обличены!

ИВАНОВ: Ни за что, Ваши обвинения беспочвенны.

Н.Самолетов. “Маски долой”, 3 действие

В любой день недели, в любой час дня

Атмосферное давление ломает тебя.

Прочитав эти строки, подумал я –

Ну откуда в голову людям приходит такая хуйня?

Целый день тяни носок, полный вперед, потом марш-бросок,

Пришел домой, пустой вечер, в квартиру с ТИ ВИ, кто-то лепечет.

Что уже пошел, еще не дал, а дворник Петров во двор опоздал,

На следующий день еще не пошел, уже дал, а дворник Петров опять опоздал.

Плотно поел, отлично поспал, пришел на службу, и всем рассказал,

Что вдруг пошел, внезапно не дал, ну и сторож Петров, как всегда, опоздал.

Сторож Петров – вот корень зла, без дела стоит его метла.

Он всех тормозит, он пустой и вздорный, пятнает систему, балласт позорный.

Не ходит строем, не пашет в две смены, не хочет говорить на активные темы.

Задача-максимум – Петрова сломать, заставив его весь мир подметать.

И сторож Петров был убит, когда он майский прочитал вердикт.

Но на ноги встал, набрался сил, ящик купил и на две недели про работу забыл.

Но новый заход, страшный удар, нельзя незаконный получать гонорар.

Фэйсом об тейбл, втоптан в грязь, слова не находят друг с другом связь.

О его поражении весь мир узнал, но он (вот скотина!) опять опоздал.

И никто не знает, как с ним быть, как его паскуду в систему забить,

Поставить в шеренгу, в сомкнутый строй, чтоб он на раз-два махал метлой.

И вот он идет, независим и город, в кочан забрался несуразный аккорд.

И каждый видит – все по-старому вновь: не выходит на работу дворник Петров.

Ну и пусть не выходит, я даже рад, что есть у меня по духу собрат,

Что я не один такой гад. (большая черная точка)

КОНЕЦ

Это наш с тобой рок-н-рольный фронт!

Прокламация1

Пусть цветет сто цветов, пусть распускаются все знамена! Перестройка кипит во все лошадиные силы. Свобода! Вдруг оказалось, что можно – все!

Залитованы “Дрянь” и “Пригородный блюз” Майка, “Марш, марш левой” и “Скованные одной цепью” “Наутилуса”. Вслед за “Аквариумом” на “Мелодии” готовится пластинка “Зоопарка” (на базе “Белой полосы”). Приняты в рок-клуб и будут везде легально выступать за деньги “Автоматические удовлетворители” во главе со Свиньей и “Рок-фронт” во главе с Френком. В Москве приняты в рок-лабораторию и дают легальные концерты “ДК”. Издатель “Урлайта” Жариков громогласно заявляет с московских телеэкранов, что, если и будет общесоюзный рок-журнал, свой “Урлайт” он прекращать не собирается, ибо ни в какую гласность он не верит.

“Телевизор” на Казанском фестивале кроме “Выйти из под контроля” поет еще более крутой хит – “Твой папа - фашист”. Свердловский “Флаг” там же в Казани зовет слушателей немедленно на баррикады. Свердловский рок-клуб осенью устраивает первый фестиваль панк-рока в Союзе, куда собирается пригласить ленинградский “Объект”, московский “Выход”, новосибирский “Путти”, омский “Гроб” и, естественно, нашу “Инструкцию”. Короче – весна, так ее мать. И только в Тюмени все еще тьма, лед, ветер. Тем не менее и здесь подо льдом бьются отдельные… не знаю, как закончить фразу, подумайте сами.

В целях скорейшего взламывания люда даем несколько объявлений:

1.  
2. Тусуйтесь с нами, тусуйтесь, как мы, тусуйтесь лучше нас!
3. Социально-коммуникальный (т.е. музыкальный) FORMATION “Инструкция по выживанию” доводит до сведения всех заинтересованных лиц, что он отныне по пятницам тусуется в заведении “Нептун”. Все, кому вдруг понадобится кто-либо из FORMATIONа, теперь знает, где его найти.
4. Сейшн на свежем воздухе.
5. У группы “Инструкция по выживанию” окончательно созрела концепция своего альбома : “Жизнь в городе Урюпинске во все времена года”, во всяком случае, уже написаны все тексты для него, и половина песен уже воплощена в электричестве.

   В пятницу 1-го мая сия программа в 12.00 местного времени будет представлена народу для ознакомления. Песни, которые уже готовы, “ИПВ” исполнит в акустических вариантах, а те, в которых есть только текст, прочтет сам М.Немиров.

6. Живая помощь!
7. В воскресенье 3-го мая в Свердловске состоится благотворительный рок-экшн:

   Три концерта : 1. Флаг, Наутиулус

   2. Степ, Чайф

   3. АТК, Белкин и К

   Концерты обещают быть очень крутыми: “Наутиулус” и “Чайф” после фурора, произведенного им в Ленинграде, горят желанием на родной почве еще более развить успех. “ИПВ” конечно же едет в Свердловск и приглашает с собой всех желающих.

   Напоминаем: проезд до Свердловска – 7 р. (по студенческому – 3.50). Билеты – 1.50 р. на концерт. Снабдить билетами всех прибывших “ИПВ” обязуется.

8. Рок-пресса.

Готовится к выходу в свет в первой половине мая 9-й номер “Проблем отоларингологии”. В нем:

•  
• колонка редактора;
•  
• Симеон Гадт “Крутота в городе Урюпинске”. Обзор подземной жизни сего града весной 1987 года;
•  
• Зинатулла Фатыхович Гершензон “Рок как мотор андеграунда”. Беллетризованные псевдосоциологические измышления;
•  
• М.Немиров “Свинья, Борзыкин, передача мыслей на расстоянии, крутота, дурацкая любовь и всякая фигня”. Отчет о вояже по столицам рок-н-ролла и подземелья;
•  
• К.И.Непустов “Аквариум: чем все это кончится?”
•  
• ИПВ. Тексты альбома “Жизнь в городе Урюпинске”
•  
• Аристофокл Носов “Подземные сдвиги”. Обзор советской андеграундной рок-жизни весной 87-го (Ленинград, Москва, Горький, Казань, Свердловск, Новосибирск, Владивосток)
•  
• Рок-энциклопедия “Свердловский рок: “Сонанс”, “Урфин Джюс”, “Трек”, “Наутилус”, “Чайф”, “Флаг”, “Степ”, “Белкин, Пантыкин, Скипарь, Димов, Полева, Бутусов, Кормильцев и др.”

Номер иллюстрирован (25 фото). Примерный объем – 100 с. в переплете.

Рассказка № 1

В глухой тайге приземляется корабль инопланетян – так? То есть, конечно, это не сами инопланетяне, а их робот; робот с планеты Трафальмодор.

Запущен он с одной-единственной целью: найти планету с разумными обитателями, и всячески этих обитателей облагодетельствовать.

На Трафальмодоре не было дискуссии на тему “Допустимо ли вмешательство в жизнь слаборазвитых цивилизаций?” Это не Земле неотъемлемым правом человека считается его право на стремление к счастью. А на, конечно, куда более высокоразвитом Трафальмодоре главной нравственной аксиомой почиталась такая:

Неотъемлемое право и священная обязанность всякого истинно разумного существа - стремится к счастью других разумных существ, тем паче слаборазвитых. Вот эти-то трафальмодорцы, объединенные в Межгалактическое Добровольное Общество Помощи Слаборазвитым цивилизациями, и строят этого робота на собранные по подписке деньги. И запускают его в пространство, наугад, как Иван Царевич стрелу в чисто поле.

Наугад, потому что ни высоко-, ни слаборазвитых, ни вообще каких-либо инопланетных цивилизаций трафальмодорянам известно не было. И их счастье, ибо первая попавшаяся им цивилизация оказалась цивилизацией разумных сгустков электромагнитного излучения, и эти сгустки трафальмодорян полностью истребили.

А робот-то пустой, как я с тех пор, как ты меня бросила, миллионы лет скитается в пространстве пустом, как я с тех пор, как ты меня бросила, и планеты ему если и попадаются, то пустые, как я с тех пор, как ты меня бросила.

И вот он натыкается на нашу Землю. Дело происходит в 1907 г. Разумную жизнь на Земле робот обнаруживает по пси-полю, сопутствующему любой разумной деятельности.

Собственно говоря, робот только это и умеет толком сделать, - телепатически воспринимать пси-поле. Восприняв его, он и должен выяснить желания встреченного разумного существа и исполнить их. При условии, конечно, что эти желания не во вред другим разумным существам.

Но трафальмодорцы все продумали очень хитро.

Чтобы гипотетически, хотя и слаборазвитым, но все-таки разумным существам было не обидно быть облагодетельствованными какой-то инопланетной железякой, робот обладает способностью перестраивать свой вид, имитируя внешность любого разумного существа. Более того, приступая к осуществлению программы, робот то и сам не будет знать, кто он такой, а будет считать себя таким же жителем этой планеты, как и прочие, только с особым порывом к добродетели. А вообще-то он не более, чем безмозглый механизм.

И вот он приземляется, принимает человеческий облик и начинает благодетельствовать.

Ну, и что из этого вышло?

Кто этот робот-то?

Гришка Распутин!

В самом деле, откуда этим трафальмодорцам, спаривающимся как собаки, исключительно для размножения и только два раза в год, откуда им знать про такие штуки, как тайные страсти, подавленные желания и т.п., а?

И вот что происходит.

Робот этот, под именем Гришки Распутина, воспринимает пси-поле встреченных землян, определяет их желания и исполняет их – естественно, самые сильные, сокровенные, неотложные желания! А поскольку техника на Трафальмодоре в момент запуска робота была на уровне примерно 34-го нашего века, то справляется он, само собой, так, что любо-дорого посмотреть. Вреда от всего этого никому никакого, так что все это Гришке только в радость – так уж он запрограммирован. Ну и вот:

Постельная сцена.

Постельная сцена.

Постельная сцена.

Постельная сцена: Гришка и девять фрейлин.

И т.д.

Но дальше еще круче.

В 3-м веке на Земле, само собой, прогресс, расцвет и все такие дела.

Но все равно имеются кангри энд янг молодые люди, которым все не в кайф, и которых в этой густозаселенной высокоорганизованной реальности мучает клаустрофобия.

И вот, значит, 2279 год, конец его, декабрь.

И вот, значит, один из таких ХЯМЧ ломится сквозь черный колючий холод, над ним сияют колючие твердые звезды, и ему хочется сравнить себя с такой же звездой – раскаленным клокочущим шаром, а на деле – крошечной точкой, отрезанной от миллиардов других таких же светящихся точек бесконечным холодом и тьмой.

Но он бежит домой, и это суббота, и он почти счастлив, потому что в плотно забитом мире вдруг вырезается абсолютно пустое пространство тридцати шести часов, 129600 секунд, и уж их-то он намерен употребить не пролив ни капли, тщательно пережить каждую, вкус ее, цвет, запах и энергию.

А этот ХЯМЧ коллекционирует старинную (конца 20-го века) сайенс фикшн.

И вот он приходит домой, открывает дверь, и в который раз его охватывает восторг, что вот его дом, и он здесь один, и вот он приходит на кухню, на которой специально перед уходом на работу навел лоск и блеск, хотя обычно убираться в доме ему лень, вот он садится в кресло и начинает читать этот мой рассказ.

И тут-то все и прорубает.

ХЯМЧей, подобных нашему, вообще-то довольно много, и все они довольно нудные типы, особенно когда перестают быть янг, и становятся просто злобными, завистливыми старикашками, которые всю жизнь собирались учинить какое-нибудь неслыханное непотребство, да так и не учинили.

Но нашему ХЯМЧу было, видимо, особенно гнусно, потому что он не только состроил наполеоновский план, но и принялся его осуществлять.

У ХЯМЧа есть одна знакомая девица.

У девицы совершенно зеленые глаза, а под глазами веснушки, о которых не знает никто, ибо проступают они после любви. А вообще-то ее сразу очень хочется сравнить с таксой, несмотря на длиннющие ноги и все дела. Наверное потому, что ее все время так и хочется погладить, и еще вернее – потому, что она не то что неправильная, а просто вся какая-то совсем другая.

И вот ХЯМЧ ознакамливает эту девицу со своими планом, и она ничего против не имеет. Она тоже дура, и ей тоже гнусно. И они ловят Гришку простейшим способом, на крючок. (Само собой, путешествия во времени в 23-м веке – нормальный факт).

Дело происходит так.

Гришка видит девицу, воспринимает ее необычный секс эпил, бросает других баб и несется к ней, - такая у него программа. Тут его и заманивают в машину времени.

Естественно, Гришка – робот воспринимает и пси-поле ХЯМЧа тоже. А поскольку то, по определению, хангри энд янг, поле это у него не слабей, чем у девицы. Так что происходит совсем уж дикая картина, сексуально – маниакальный бред какой-то, во время которого Гришка одновременно являет собой Гришку Распутина и Царицу Клеопатру.

Дело все происходит в машине времени, которая полным ходом несется в прошлое.

Законов сохранения никто не отменял. Робот черпает энергию для таких штук из пролетающей за бортом машины окружающей среды. В результате – малый ледниковый период 14 – 19 вв. н.э.

Но техника все-таки – на грани фантастики, и вот, наконец, подсознание ХЯМЧ и девицы замолкает. Впервые за всю карьеру на планете Земля робот начинает воспринимать не бессознательные, а осознанные импульсы.

Результатом всех пертурбаций – бурный расцвет в середине 15 в до н.э. цивилизации посреди Атлантического океана. Гришка, а теперь уже не Гришка, а просто инопланетный механизм, портативный рог изобилия, производит для ХЯМЧа станки, паровозы, электроэнергию и т.п. Отказывается он только производить оружие, да это ХЯМЧу и ни к чему – даденными Гришкой экскаваторами етс, он уже надобывал урана.

Естественно, в 23-м веке существует ВВВОХР – Внеправительственная Военизированная Охрана Времени, которая обычно довольно быстро справлялась с такими делами. Так что, когда обнаружилась пропажа из 20-го века Распутина, никто особенно не всполошился. На поиски его был брошен наряд ВВВОХР, ну и все дела.

ВВВОХРу на этот раз, однако, противостоял не обычный земной маньяк, а вооруженный страшной инопланетной техникой, которая, следуя заложенной в нее программе не допускать вреда разумным существам, спрятала ХЯМЧа так, что никакая ВВВОХР не нашла бы.

Пришлось в 23-м земном веке изготовить другого робота и отправить его в 1913 год исполнять роль Распутина, – чтоб не произошло нежелательных изменений в мировой истории. Справлялся со своими обязанностями этот робот, естественно, куда как хуже инопланетного. За что в результате его и ухлопывают в декабре 1916-го заговорщики во главе с Юсуповым.

Да и то еле–еле. А вот, интересно, что было бы, не сопри ХЯМЧ Гришку. Он же не только для пули, он и для атомной бомбы неуязвим, и вообще практически бессмертен! Не иначе, возникла б какая-нибудь сексуальная религия, и Всеблагой, Всемогущий и Бессмертный Бог ее был бы не где-то там на небесах, а вот он!

Да, круто завернут сюжет.

Но, в конце концов, в 23-м веке замечают, конечно, ненормальный расцвет цивилизации в доисторической Атлантиде. Да только теперь уже поздно. Сделать из добытого урана атомную бомбу – плевое дело, и вот ХЯМЧ грозится истребить все наличествующее все в 15 в до н.э. человечество, а значит – и человечество 23-го века тоже, как и потомков. И даже в знак серьезности своих намерений истребляет к ядреной матери Содом и Гоморру. Так что приходиться оставить его в покое и позволить ему жить так, как ему нравится.

А погибает Атлантида, действительно, от землетрясения. Такие дела.

Некролог по оставшимся в живых.

И вот покончил с собой еще один из сынов человеческих. Не анархист и не гитарист, и не панк, а просто – сын божий, Селиванов Дмитрий. И где он теперь, и как ему там – про то рассуждать ни к чему. Это уже дело не наше. Но помянуть его, помолиться за него, или – уж если мы столь глупы и великогорды, что додумались не верить в Господа – хотя бы подумать о нем: не это ли нам подсказывает совесть? Ведь не могли же мы дойти до той последней черты душевного безумия, за которой нет уже ни формы, ни смысла, ни веры и ни памяти, где нелепо и безвинно втоптано в грязь то единственное, что нам дано на веки и вселяет надежду, и ведет нас, и напоминает нам, и связывает нас со всем миром и со всем, что было до нас, и со всем, что будет после нас. Если да, если могли, если сбылись самые злонамеренные помыслы врагов истины – тех тварей, что явились на свет божий из самых темных уголков бездны, из самой черноты и тьмы тьмущей, о коих сказано и коим предначертано: “Из бездн Абаддона несите песнь о разгроме, что, как дух ваш, черна от пожара. И рассейтесь в народах, и в проклятом их доме все отравите удушьем угара. И каждый да сеет по нивам их семя распада, где ступит и станет. Если теней коснетесь чистейшей из статуй, рухнет разбитая. И смех захватите с собой, горький, проклятый, чтоб умерщвлять все живое”, - тогда действительно; все: хана и аминь! И Армагеддон, и Апокалипсис, и ужас, и самоубийство, и самый отвратительный, самый смертельный грех есть наша норма, наша обыденность, наша будущность. Значит, не стоит боле ждать или бояться конца света, ибо он уже произошел в нашей душе, которая, конечно же, должна почернеть и обуглиться до такой степени, что никакое самое страшное несчастье не способно более ее тронуть ни малейшим удивлением, состраданием и раскаянием. И вот что я вам скажу.

Не стоит ничего писать – ни песен, ни романов, ни статей, ничего не нужно, все бессмысленно – вот вывод, который может сделать в текущую эпоху перманентного Армагеддона человек, особенно если он умен и религиозен, и, тем более, если он русский. Эта мысль запечатлена навеки силой таланта и даром прозрения Александра Сокурова в фильме “Дни затмения”. Во-первых, потому что это более не нужно человеческой душе. Душа черна, в ней прочно и надолго поселилось горе. И, следовательно, единственным результатом всевозможных писаний, изображений и творческих актов является посеяние горя, тоски и печали в миру. И, естественно, что можно при этом получить в ответ и в виде результата, есть то же самое – горе, печаль, тоска. Во-вторых, потому что борьба между божественным, то есть осветляющим, возвышающим, дающим свободу стремления к истине, и диавольским, то есть низводящим в миры темные, невежественные, наполненные страданием, окончилась. Окончилась парадоксально и таинственно. Никто не одержал победу. Окончилось все это тихо и незаметно, неизвестно, в который день, и час, и год. Окончилось все это именно с тем логическим результатом, что и усмотрел в свое время Флоренский, отметил Бердяев, выразил Розанов. Культура и цивилизация перестали существовать совместно. То есть, суть в том, что прекратилось их существование в едином временном потоке, и, следовательно, прекратилась их борьба, взаимосвязь, взаимоважность, взаимовлияние. Культура оставила цивилизацию один на один со своим будущим кошмаром, безвыходностью и гибелью. Иначе и быть не могло. Ведь правда же, если цивилизация материальна, земна, конечна и уничтожима, точно тело, то культура, напротив, духовна, космична и вечна, как душа.

Данное обстоятельство было следствием глубинных и глобальных процессов. Это понятно. И расхождение, и раскол между культурой и цивилизацией – сам по себе и причина, и следствие – имел собой явить глобальнейшие последствия для каждого из нас и для человечества в целом, наподобие цепной реакции. Вывод, напрашивающийся сам собой, требует подлинной логики и понимания происходящего. Принять его может лишь тот, кто сам способен к полнейшему трезвомыслию и правде, то есть лишь тот, кто избавил себя от причины непонимания и страха: эгоистической боязни за самое себя, от страха перед смертью.

Простой пример. Тот, кто не способен к пониманию, не поймет или не примет написанного: тот же, кто способен и готов принять, не нуждается в прочтении, ибо если не понимает происходящего, то, по крайней мере, интуитивно чувствует и в глубине души убежден. Это ли не лучшее доказательство бессмысленности всех писаний! Литература, кино, панк-рок, живопись – все возможные средства реализации, воспитания и распространения в миру духовности, как наивысшей цели истинной культуры, принятые как традиционные, не есть более ни реализаторы духовности, ни воспитатели ее, не проводники в мир человеческий. Далее и, возможно, уже без конца они лишь молчаливые свидетели, нечаянные пособники, прямые соучастники всех ужасов и нечистот, творимых цивилизацией уже беспрепятственно и вплоть до победы Антихриста и построения последнего царства Люциферовой архитектуры. И мировой сионизм, творящий целенаправленное зло и одерживающий столь впечатляющие победы, столь пугающий ими наивных и склонных предаваться унынию, - тому порука и гарантия. Удивительно ли, что у иных людей это все поселяет в душе стойкое состояние суицида или, по крайней мере, непрерывное предчувствие его. Удивительно ли, что иных людей, твердо и по-прежнему отождествляющих себя с делом служения культуре, стремящихся к мировой животворящей истине и благодати господней, ощущение очевидной бесполезности усилий и удушающей безвыходности положения доводит до крайней степени безысходности и тупика. Литература, театр, музыка, балет и все прочее, что только было создано человечеством на пути познания себя, истины, закона Божия в подавляющей массе своей используется теперь лишь с целью духовного контроля над человечеством, дабы оттянуть насколько возможно неизбежное и “беспричинное” осатанение масс.

В добавление ко всему сказанному, я ни в коем случае не отрицаю факт целенаправленного физического устранения людей культуры. В конкретных случаях трудно определить способ расправы, да и вряд ли это для кого-то важно, если ясна тенденция. Возможны различные варианты: от убийства, замаскированного под несчастный случай, до черной магии. Скорее всего, в случае с исчезновением Ордановского, прыжком из окна Башлачева, самоповешеньем Селиванова мы имеем дело с проявлением отлаженной и четко действующей системы уничтожения. Во всяком случае, только наивный может решить, что эти люди, достигшие благодаря тому же творчеству достаточной степени понимания вещей, могли в здравом уме и твердой памяти решиться на поступок столь бессмысленный, с точки зрения здравого смысла, и столь несовместимый с религиозным сознанием любого нормального человека. Либо остается предположить, что все они сошли с ума.

Между тем, в процессе рассмотрения возникшей ситуации, явственно встает вопрос о том, как же быть. Сложность заключается в следующем. Люди культуры, лишившись всех привычных средств реализации духовности, не имеют возможности не смириться с безобразием, творимым цивилизацией, не покинуть по своему усмотрению реальность, занимаемую ею в пределах земного Шаданакара. И тут люди жизнелюбивые и не склонные предаваться унынию вправе потребовать от меня (коли уж я взялся за всю эту писанину) хотя бы некоторых предложений. Я же могу предложить только один выход, одну самоочевидную программу. Ничего не ждать, ибо ждать больше нечего. Ничего не желать, ибо нам здесь больше ничего не нужно. Ни на что не надеяться, ибо у нас отняли все. Осталось одно – ДЕЙСТВОВАТЬ.

События последних дней как нельзя более явственно демонстрируют нам всю непрочность нашего положения в миру, всю его временность и шаткость. Нам, стало быть, надо отнестись с соответственной серьезность к происходящему с нами, подвергнуть многое анализу. Оставить полностью надежду обрести где-либо ИНСТРУКЦИЮ ПО ВЫЖИВАНИЮ, кроме как в собственном трезвомыслии, религиозности и деятельности. Энергичность и деятельность на основе трезвомыслия и религиозности – вот, стало быть, то, что я могу единственно предложить не как универсальный метод действия, а как необходимое условие возможности правильно оценить совершаемое и определить долженствующее совершить.

Тюмень, 20 июня 1989 г.

Р.В.Неумоев

В незапамятные времена водка была “Столичная” и “Московская” и стоила то ли 2.10, то ли 2.80.

Потом, и вот эти сведения уже вполне достоверные, она стала “Экстрой” и просто “Водкой” и стоила соответственно 4.12 и 3.62, а продаваться стала только с 11-ти утра до семи вечера.

Безымянная водка по три шестьдесят две в народе именовалась “коленвалом”. Этикетка на “коленвале” была маленькая, зеленая рамочка, и в ней черным по белому маленькие буковки сообщали “Водка”. На “Экстре” этикетка была больше, на всю бутылку, широкая, красная рамка и большими серыми буквами “ЭКСТРА”. Различались и сами бутылки: у экстры горлышко было длиннее, и стекло всегда было бесцветным; стекло на “коленвале” обычно было с зеленоватым отливом.

Цена 3.62 держалась долго, и число 362 стало сакраментальным. Бытовал такой, например, анекдот: “Мужик кричит жене, стоящей на балконе:

•  
• Кинь 62 копейки!
•  
• Так ведь рассыплются!
•  
• А ты в трояк заверни!”

В середине 70-х тихой сапой в магазины вползла эволюция. Официального повышения цен на водку не было, просто в продаже стала появляться водка “Старорусская” ценой 4.32. Постепенно “Старорусской” становилось все больше, а “Экстры” и “коленвала” все меньше, пока, наконец, к 78 году они не умерли тихой смертью окончательно.

“Старорусскую” я уже пивал, и еще как, но вот что на ней было нарисовано, хоть убей, не вспомню. Возможно, дело в том, что этикетка действительно была какой-нибудь особенно бледной.

Осенью 1981 эволюция кончилась. Грянула революция. Цена была повышена на все бытовые яды, т.е. на курево и на спиртные напитки. Водка стала стоить 5.30, а называлась “Русской”. Этикетка ее тоже была бледная – синенькая и розовенькая рамочка, название славянской вязью и две медали какого-то международного конкурса.

Вынырнула и легендарная “Столичная”. Оказалось, что на ней изображены какие-то небоскребы. Стоила она теперь 6.20, как и появившаяся несколько ранее “Пшеничная”.

Народ все эти перетурбации воспринял так:

Передайте Ильичу,

Нам и десять по плечу:

Вот если будет больше –

Сделаем, как в Польше.

И еще таким анекдотом:

“Изобрели, значит, машину времени. Отправили в будущее. Вот в двухтысячном году разведчик вылезает из машины. Хватает первого попавшегося прохожего.

•  
• Ты кем работаешь?
•  
• Слесарь.
•  
• А сколько получаешь?
•  
• Семьсот рублей.
•  
• А машина сколько стоит?
•  
• Тыщу рублей.
•  
• А чего ж ты не купишь?
•  
• Да на фига она мне нужна? Я лучше еще малость подкоплю, да куплю пузырь водки!”

Цены были повышены, естественно, не только на водку, но и на прочие спиртные напитки. На всевозможные вина мы отвлекаться не будем, а вот о время от времени появлявшихся “цветных” водках – “Зубровка”, “Перцовка”, “Лимонная”, “Адмиралтейская”, “Старка”, “Кубанская”, “Юбилейная”, “Особая” и т.п. упомянуть, пожалуй, надо. Хотя, в общем-то, все, что о них можно сказать, это что стоили они несколько дороже обычной “беленькой” и всерьез народом поэтому не воспринимались.

Еще были “тридцатиградусные” горькие настойки – “Стрелецкая” (“советский воин” или “мужик с топором”, ибо на этикетке ее был изображен стрелец с бердышом). “Любительская” (она же “губительская”), “Имбирная”, “Степная”, “Восточная” и даже “Юго-Западная”. Отличались они особо отвратительным вкусом, и пили их люди уж совсем отчаявшиеся. Стоили они сначала 2.80, потом, кажется, 3.80 или 3.30.

По ночам водку продавали таксисты, это называлось “сбегать на тачку”. Ритуал был таков: надо было остановить такси, обязательно пустое, и просто спросить водки. Если таксист не уезжал тут же, а просто смотрел на вас и молчал, надо было садиться в такси, машина трогалась, и, отъехав метров сто, таксист передавал вам бутылку, а вы ему 15 рублей. Поторговавшись, можно было купить и за 12, и даже за червонец.

Кстати, об ритуалах. Дело, играющее такую большую роль в жизни человека и общества, естественно, обойтись без них не могло. Я не буду сейчас рассуждать о пережитках первобытной магии и т.д., а просто вот такой, например, очень странный факт: прежде чем начать пить, надо было посмотреть на обратную сторону этикетки и определить, какого разлива водка. Правда, на обратной стороне было много цифр, и никто толком не знал, какая же именно обозначает разлив, но тем не менее, все считали своим долгом на эти цифры посмотреть.

Осенью 1982 мне было 22 года и я учился на третьем курсе университета. Места в общаге мне не дали по причине склонности моей к пьяным дебошам, квартиру найти было совершенно нереально. Выход тем не менее нашелся. Я и еще один мой приятель, такой же бездомный горемыка, устроились сторожить по очереди строительство университетской столовой и в результате не только получали возможность спать в теплом строительском вагончике, но нам за это еще и платили деньги. Днем мы сидели в читалке или ходили куда-нибудь в гости, или просто шлялись по улицам, то есть вели сугубо интеллектуальный образ жизни.

Потом случился такой природный катаклизм.

Сентябрь в городе Урюпинске был на редкость теплым, деревья стояли совсем зеленые, и вообще это было продолжение лета. И вдруг налетел циклон-антициклон, черт знает что, полил ливень, а потом сразу ударил мороз. В это время мы штудировали какую-то популярную книжицу про сюрреализм, и в ней была репродуцирована немногих “нефигуративных” картин из, не помню уж сейчас чья картина “Европа после дождя”, которая действительно производит впечатление (на меня во всяком случае). На этой картине на бледно-голубом фоне были какие-то густо-коричневые массы (не знаю, как это точнее назвать), и все время казалось, что стоит приглядеться повнимательнее, и эти массы сложатся в какие-то фигуры, и хотя фигуры так и не проступали, все равно вас не покидало ощущение, что что-то внутри этой картины все-таки прячется, причем что-то очень знакомое, очень непристойное и очень опасное.

Вот как раз примерно такую “Европу после дождя” представлял из себя город Урюпинск после этого циклона. Совершенно летний еще по своему виду, цвету и запаху город был весь покрыт людом и завален снегом, дороги были перегорожены рухнувшими под внезапной тяжестью деревьями, транспорт поэтому не работал, и город вдруг стал очень большим и незнакомым – потому что добираться до всего надо было пешком, пробираясь по тротуарам, ставшим лабиринтами спутанных ветвей, на которых неестественно сверкали неестественно покрытые льдом листья. И все это было дико, и все это напоминало снящиеся время от времени каждому сны об атомной войне, и еще все это было очень в кайф.

А мы продолжали быть живыми, а по ночам спать на стульях в своем вагончике, получившем имя “дэн”, английское слово, которое имеет массу значений, и все как нельзя более подходящие – и “спальня”, и “небольшой рабочий кабинет”, и “келья”, и “убежище”, и “ночлежка для бездомных”, и “мансарда художника”, и просто “притон, где собираются наркоманы, проститутки и прочие деклассированные элементы”.

И так прошла вся осень, и ноябрьские праздники мы тоже встречали в дэне, куда пришло множество гостей, притащивших с собой вертушку с пластинками и кир.

И как раз в ночь с шестого на седьмое, в самый разгар веселья, вдруг повалил снег. И за три дня установилась на редкость настоящая зима, с плотно-серым небом, с беззвездной тишью, и снег был мягкий и действительно белый, - потом он будет синий, зеленый, малиновый, и еще какой угодно разноцветный, мучительно яркий и острый, как бритва, но пока он был действительно белый, и мы в честь этого целыми ночами пьянствовали. А днем уезжали отсыпаться в университетскую общагу, благо, у Артурки приятели были двоечники, и им приходилось ходить на лекции, освобождая для нас тем самым место на кроватях.

Таким вот образом я и спал в 301 комнате 11 ноября, когда услышал: “Мужики, вставайте быстрее, Брежнев умер!” “Маразм какой-то”, - подумал я. “Вставайте, вставайте, - продолжал кричать Воронов, - Брежнев умер, по телевизору передают!”

Видимо, какая-то часть моего оцепенелого мозга все-таки сработала и осознала экстраординарность происходящего, потому что я действительно встал, и на ватных ногах, усиленно глотая слюну, чтобы преодолеть отвратительный привкус во рту, поплелся в соседнюю комнату, где имелся взятый напрокат телевизор, недоумевая, причем здесь я, и как вообще такое может быть.

Стоп.

Что там было дальше, это вы еще узнаете, только немного дальше. А сейчас пока учиним дешевый прием, и, как в кино, на фоне загадочной картинки пустим титры и объявим название того, что вы сейчас читаете. Вот оно:

ОЧЕРКИ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ МОЛОДЕЖНЫХ СУБКУЛЬТУР СССР 1956-1986 (рассматриваемые в контексте ОБЩЕЙ ИСТОРИИ КУЛЬТУРЫ СССР, рассматриваемой как составная часть и следствие общей ИСТОРИИ СССР)

С историей СССР дела обстоят так.

Однажды я собрался написать статью о Ленинградской группе “Аквариум”. С “Аквариумом” дела обстоят так: фактография группы, то есть кто, с кем, что, когда, где и как – все это довольно обстоятельно изложено, во-первых, в написанной самим Борисом Гребенщиковым в 1980 году “Правдивой автобиографии “Аквариума”, опубликованной в существовавшем тогда в Москве подпольном рок-журнале “Зеркало” в 1982 году, и с тех пор получившем в народе широкую известность; во-вторых, осенью 85-го вышла “Краткая история “Аквариума”, написанная Алеком Зандером, редактором подпольного ленинградского журнала “Рокси”. Кроме того, имеются статьи об “Аквариуме” разных времен и разных направлений, имеются довольно многочисленные интервью с БГ – в том же “Рокси” (другое дело, что сейчас их не так-то просто найти и собрать вместе). Казалось, дело мое проще некуда: дать краткий дайджест всего этого и затем изложить собственную точку зрения относительно тех или иных сторон творчества Гребенщикова.

Закавыка вышла вот какая.

Мне показалось желательным дать небольшое сопоставление БГ (и А) и Макаревича (и МВ). Основания такого сопоставления и желательность оного очевидны. Оба начинают в одно и то же время, оба проходят период широкой известности в узких кругах, причем в это время знакомятся и становятся друзьями; наконец, оба со временем становятся вождями и лидерами нашего рока, причем один после другого, и один в известной мере в противовес и на смену другому. И я стал извлекать из глубин памяти уже прочно забытые старые хиты МВ. И, извлекая, поражался.

Каждый правый имеет право

На все, что слева, и все, что справа,

На черное поле, на белое поле,

На вольную волю и на неволю

В этом мире случайностей нет,

И каждый шаг оставляет след,

И чуда нет, и крайне редки совпаденья.

Или:

Солнечный остров

скрылся в туман .

Все очень просто:

Сказки – обман.

Всех нас согреет

Вера одна.

Кто-то успеет.

Ты или я?

Что это, братцы? О чем это? Зачем это?

То есть очевидно: Макаревичу не по кайфу, и даже вовсе хреново. Но что же он никак не скажет, что же именно ему не по кайфу, кто его обидел, и чем ему помочь, а все только ноет да ноет?

И второе, еще более удивительное. Ладно, Макаревич, может, это просто у него характер такой – нотный. Но ведь эти маловразумительные стенания имели некогда дикий успех, от этих невнятных жалоб торчало масса народу самых разнообразных характеров и наклонностей, без какой-либо индивидуально-психиатрической специфики, - это как так?

Лингвистическая аксиома: любое слово бессмысленно без контекста, ибо само по себе может означать все, что угодно. Слово “труба”, например, может обозначать такие разные предметы, как разновидность дудки, фиговину 1420х18,5 фирмы “Маннесман”, главк “Главзапсибтрубопроводстрой”, и, наконец, тот факт, что пришел конец. Еще больше значений у английского слова “гет”, еще больше – у русского слова “…….”, которое может обозначать вообще абсолютно любое действие. И в каждом конкретном случае, чтобы правильно и точно определить смысл слова, нужно знать контекст или ситуацию, в которой оно употреблено. Вот я и стал искать контекст, который сделал бы понятным и плачи Макаревича, и восторженную на них реакцию. Стал рассматривать ситуацию, в которой эти слова произносились и воспринимались: середину и вторую половину восьмидесятых. И вот что обнаружил.

Между 64-м годом, когда Боб “услышал “Битлз” и понял, зачем живет”, 72-м, когда возник собственно “Аквариум”, и 79-м, когда он из “музыкально-коммунального сообщества от 10 до 40 юношей и девушек, находящихся почти всегда вместе, переходя из квартиры на квартиру, и объединенных общими увлечениями – театр, музыка, синтез того и другого, философия, развлечения”, то есть вообще говоря, милые домашние радости, так вот, году к 79-му, когда он постепенно стал становиться тем, что есть – коллектив, пытающийся в своих выступлениях реализовать некие важные для его участников музыкальные, поэтические и мировоззренческие идеи, и когда стало оказываться, что эти идеи интересны и нужны все большему и большему количеству людей, прошло ни много ни мало, а 15 лет. За эти 15 лет:

•  
• началась, прополыхала и закончилась, слава Богу, война во Вьетнаме;
•  
• началась, разгорелась и так и не кончилась война на Ближнем Востоке;
•  
• “процветающие шестидесятые” сменились шестидесятыми мятежными, а те – молчаливыми семидесятыми;
•  
• вылезли на белый свет, распустились, расцвели, увяли и понемногу и вовсе вымерли дети-люди-цветы;
•  
• некий Джон успел побывать милым озорником, опасным интеллектуалом, забытой звездой, чтобы стать, наконец, всеми, даже газетой “Собеседник”, людимым, добродетельным, благодарным мертвецом;
•  
• напалм из новейшего ужаса стал смешной древностью;
•  
• понемногу перешел в разряд бородатых анекдотов новый новейший ужас – нейтронная бомба;
•  
• сладкий мерси-бит сменился злыми Стоунзами, психоделическим скрипом Лу Рида, истерическим ревом харда, глубокомысмленной заумью прогрессива;
•  
• чтобы быть в конце концов сметенным к чертовой матери музыкой ДИСКОУ!!!
•  
• тут же, впрочем, с визгом, громом и лаем развороченной панк-роком;
•  
• вошло в быт стерео;
•  
• появилось, но не привилось квадро;
•  
• зато еще как привилось почему-то не отраженные Майком в известном блюзе кассетники;
•  
• потом и плейеры;
•  
• потом и видео, черт побери!

Боб в это время, надо думать, сначала отращивал волосы и тер штаны песком; потом, надо полагать, стригся, красился в химический цвет и втыкал булавку в лацкан; ходил на концерты, добывал и слушал пластинки, тащился, торчал, не вламывал, находил, что по кайфу, читал, писал, думал о, думал что, влюблялся, женился, разводился, влюблялся снова, был любим, был нелюбим, ругал, хвалил, сожалел, надеялся, отчаивался, верил в, верил что, зимой, весной, летом и осенью, и снова зимой (но бывают и оттепели, тем паче - Ленинград), ходил на работу и с работы, вбивался в автобус и в метро, думал не забыть заскочить за куревом, зимой, осенью, летом и весной зевал на девчонок в мини-юбках, сапогах-чулках, штанах “Монтана”, штанах-“бананах”, опять в мини-юбках и пластмассовых клипсах, и все это происходило с Бобом 15 лет с утра и до вечера, и с вечера до утра, и все это – то, что происходило с самим Бобом, что происходило с теми, кого он знал и любил, и даже то, что происходило с теми, кого он не знал или не любил – все вместе это как раз и было то самое, о чем он потом споет:

Ко мне поступают сигналы с разных сторон.

и все это и было тем, что заставляло его

Двигаться дальше

и это и было тем, что делало его тем, кем мы его слышим и слушаем сейчас.

При этом: ведь это же самое двигало и меняло и нас, делая и сделав нас такими, какими мы сейчас слышим Боба – ну, и?

Ну а КАК же оно – время, то есть – двигало? И ЧТО меняло? И ПОЧЕМУ в конце концов привело нас в ту точку, где мы вдруг оказались друг другу нужны?

А вот так!

Вы представляете себе, как были одеты русские чиновники в губернском городе Н., там, где промышлял Павел Иванович Чичиков? А какая шляпа была на голове у плохого парня Родиона Романовича Р., который в 1866-м году учинил такое непотребное непотребство? А какие проблемы волновали плохих парней аристократов в салонах 1806? А что беспокоило вернувшихся в 1918-м с Западного фронта растерянных немецких молодых людей? А как выглядели прически у девчонок в Нью-Йорке в 1927, которые заставляли 23-летних блондинистых янки ощущать себя совсем 19-летними? А какой кок был у парня в Оклахоме в 1956? А какую группу должен был любить парижский студент 68-го, если, конечно, он хотел быть не пластмассовым, а груви? А?

Ну, вы, конечно, люди грамотные (для других я не пишу), так что, порывшись немного в памяти, вы мне, конечно, все это подробно изложите, и перед вашим взором во время изложения будут стоять соответствующие картинки.

А я, внимательно выслушав, задам потом такой вопрос:

А как это все было у нас, в ЭС-ЭС-ЭС-ЭР – в 68, 74, 59, 63?

Те из вас, кому 25 и менее, кто из вас может мне поведать о тех не столь уж и далеких временах что-нибудь еще, кроме футбола, дождей, зимних каникул, подпольного курева в школьных сортирах, кулаков дворовой шпаны и мучительных одноклассниц, потому что у них тов-вааар!!! – А?

Не “а?”, а “а-а-а!!!”, как у Кинчева в “Соковыжимателе”!

То-то и оно. Какая-то черная дыра во времени, в которую провалились твои папы-мамы-старшие гешвистеры. Мы не знаем, во что они тогда были одеты, и, что еще интереснее, - во что они хотели быть одеты, и – что еще интересней – почему именно в это. Мы не знаем, какие книги они читали и обсуждали, какие кина смотрели и ругали, какие анекдоты рассказывали и какие песни пели. Кого хвалили и за что. Над кем смеялись и почему. Что, где, с кем и почему бухали, и о чем при этом трепались, и какая песня при этом орала из магнитофона. Как соблазняли девиц, и чем эти девицы соблазнялись. И какие они были. И куда по вечерам ходили с этими девицами. И куда по вечерам ходили без девиц. Чего боялись, на что надеялись, кому завидовали и почему. И какие сигареты курили. И на каких автобусах ездили. Какие тогда почтовые ящики были, черт побери!

Все пожрала подлая река времени.

Огромное количество миллионов народу кануло в нее с концами, и все, что от них осталось – нудные коробки пятиэтажек с тесными кухнями да туманные воспоминания об абсолютно несмешных анекдотах про почему-то кукурузу. Как у Брэдбери – прилетают люди на Марс и селятся в брошенных городах. Правда, в нашем случае марсиане могут жить в одной с вами квартире, но это ничего не меняет: их мир где-то там, в ином пространстве.

Не в кайф!

(Продолжение следует)

Особняком стояло выступление социально – музыкальной формации “Инструкция по выживанию”. Она единственная в городе пытается исполнять панк-рок.

Шоу-программа “Инструкции” с первых же секунд стала напоминать балаган. В музыкальном отношении “Инструкция” выглядела слабее многих групп, поэтому (стихийно или умышленно) ставка делалась на зрелищный эффект. А для этого в ход пошли танцы и прыжки, валяние на сцене, скандальные текстовки. Вторая часть программы “Инструкции” – выступление панк – группы “Джихад” (бывший “Крюк”) – проходило вяло и бледно, не помог даже экстравагантный антураж.

О. Галицких

“Хожу уже три дня сюда. Все жду чего-то интересного. Вчера вот “Инструкция” выступала – это можно посмотреть. Правда, мне их песни не понравились. Зато танцуют здорово – особенно один парнишка лихо скакал. И костюмы интересные. У других песни лучше, а смотрятся на сцене не очень”

Эдик, 18 лет

Наиболее “выдающие” наши рок-группы, такие как “Колокол” и “Центр тяжести”, “Инструкция по выживанию”, играли на уровне средних ресторанных ансамблей. Об остальных коллективах просто страшно вспоминать.

К. Михайлов

Надо было видеть и слышать, как протестовали зрители, когда на сцену вышла “Инструкция по выживанию” и, напротив, как единодушно скандировал и хлопал зал группе “Проявленные лица”.

Ольга Симонова

Тюменский комсомолец 28 июня 1987 г.

Я решил придерживаться формы простого документального изложения моих впечатлений с попутными, не относящимися к делу размышлениями; тем более, что в зрелищном и событийном плане фестиваль был достаточно интересен. Постараюсь ничего не исправлять, для большей естественности, а также иногда вспоминать, “что когда ты говоришь, слова твои должны быть лучше молчания” (А. Платонов)

По всем формальным признакам (пустые залы, долги, звучание) фестиваль провалился… Как все же было в действительности? Ведь уже после фестиваля многие люди, апеллируя одними и теми же фактами, говорили, кто о “камерности”, кто о “кризисе”. Попробую изложить свою точку зрения, вспомнив для этого “как дело-то было”

Все началось, как это обычно бывает в Тюмени, с фактора внешнего, с приезда Ника Рок-н Рола с разношерстной компанией тусовщиков из Владивостока. Всему этому было название КОБА (говорят в Японии город такой есть). После долгих объятий, заверений в вечной любви, приглашений в приморский край и празднований многочисленных дней рождений, Ник изложил программу своих действий. Помимо всего прочего было предложено выступить на дискотеке с таким объяснением: “Какой смысл играть для так называемых “своих”, для тусовки, которая говорит “ах, вчера они играли лучше, а сегодня интереснее смотрелись”. Мы приехали не прятаться и не выслушивать комплименты, а ВОЕВАТЬ. После таких как бы уже в Тюмени и неприличных слов ничего не оставалось делать, как только воодушевиться (или поддаться на провокацию) и влюбиться в этих парней по уши, поверить в светлое завтра и что-нибудь сделать.

Пришло время вспомнить еще одно действующее лицо всей этой истории – “ВЕЛИКОГО АДМИНИСТРАТОРА И РАЗРУШИТЕЛЯ ХОРОВОДОВ” Дмитрия Попова. Вольнолюбивая общественность города, не раз зарекавшаяся иметь с ним какие бы то ни было дела, как наивная восьмиклассница, вновь и вновь попадала под прямо-таки БЕНДЕРОВСКОЕ обаяние бывшего вертолетчика, и отдавалась ему по новой. Все вышесказанное ни в коей мере не означает моего плохого к товарищу Попову отношения, вовсе нет. Взявшись за организацию платных концертов для Ника, Дима употребил всю свою энергию и весь свой опыт, накопленный годами ответственной работы. На своем “железном коне” он носился по всему городу, успевая появляться в двух, а то и в трех местах одновременно, при этом с кем-то о чем-то договариваясь и что-то кому-то рекламируя. Короче, он делал все что мог.

Как бы то ни было, очередное Великое Тюменское Надувательство благодаря Дмитрию Попову, в первую очередь, состоялось. Аппарат был арендован, деньги музыкантам выплачены, а самое главное – эти дни “повального идиотизма” дали великолепную возможность пообщаться и послушать музыку. Спросите меня, считаю ли я все это дело неудавшимся, и я вам отвечу “нет”. Просто фестиваль вылился во что-то другое, может быть, несколько неожиданное, но, несомненно, интересное.

Пришло время поговорить о музыке. Прежде всего, поражал подбор участников: от молодого, практически неизвестного ГИПСА (мне кажется, это значит Гибель Иуды, Получившего Сполна) до ПУТТИ. Все объяснялось очень просто: в первый день никто из “форинеров” еще не приехал, и дырки пришлось затыкать полумертвой КУЛЬТУРНОЙ РЕВОЛЮЦИЕЙ и опасно живым (или живучим) ПИ-ФАЙВОМ (или ПИ-ФАЙФОМ) и зарождающимися Гибелями Иуды. Кстати, последние не вызвали у меня обычного раздражения и скуки. Я вошел в зал, когда там уже гремела музыка, и первые 20 минут был уверен, что идет настройка, отметив для себя хорошее звучание и посчитав это заслугой аппарата (убедившись впоследствии в своей ошибке, я еще больше зауважал Получивших Сполна). Дойдя до этого места, я стал судорожно думать, что бы еще сказать о славной команде, но, честное слово, так ничего и не выдумал. Скажу только, что они создали определенное фестивальное настроение, были интересны как абсолютно незнакомые нам люди. Короче, для первого концерта, да еще такого, они вполне сгодились.

После небольшого перерыва свет в зале стал еще более мрачным, и когда на сцену выскочил “маленький человек”, я точно также выскочил из зала. Впрочем, только этим мое отношение к ПИ-ФАЙВУ (или ФАЙФУ) не исчерпывается, придется быть более подробным.

Когда я увидел их впервые, я считал со свойственным мне снобизмом, что все здоровое, прогрессивное и интересное в Тюмени может появиться только в среде нашей (сами понимаете, какой) тусовки. К слову сказать, так оно и было, все ненормально-неформальное местное и иное происходило через общение на Шапиной кухне, слушание музыки у Ромыча и бухание в каморке у Кукса. Хуже того, так все и осталось. Но тогда…

Энергия, динамизм и те неуловимые приметы, которые позволяли говорить о ПИ-ФАЙВЕ (или ФАЙФЕ) – это свои, но не наши, сильно меня поразили, и я решил, что на темном тюменском небосклоне зажглась еще одна яркая звезда, так сказать, “луч света”… На данный момент поражает совсем другое: абсолютное нежелание воспринимать чужие идеи, как следствие этого – жуткий эгоцентризм и отсутствие развития. Мне кажется, что именно сейчас музыкантам нужно особенно четко уяснить для себя, зачем они выходят на сцену, ибо каждое слово или даже нота могут стать той “раздавленной бабочкой”, из-за которой сами знаете, что может случиться. ПИ-ФАЙФ (или ФАЙВ) этого не понимает, замечу, что речь идет не о каждом конкретном человеке, а лишь о том образе, который они создают, и о той идее, которую они проповедуют. Можно упрекнуть меня в недемократичности, поговорить о плюрализме, но для меня эти слова не более чем дадзибао, хорошо всеми усвоенные и поэтому часто повторяемые. Я неоднократно пытался все это ПИ-ФАЙФУ (и ФАЙФУ) объяснить, наталкиваясь н6а равнодушие, непонимание, а иногда и на откровенную враждебность. И еще, на мое восприятие музыки этой группы влияет в немалой степени тот факт, что басист – Сергей Фень (или Пень), вот уже более года должен мне 200 рублей.

Назвав КУЛЬТУРНУЮ РЕВОЛЮЦИЮ полумертвой, я загнал себя в ловушку, поэтому, все, что я напишу, будет выглядеть, вероятно, предвзятым. Ко всему прочему, я еще и в КР играл на басу, дай Бог, не последний раз. После отъезда Артура в Москву, группа фактически прекратила свое существование. Трудно представить Артура, не сочиняющим и не исполняющим своих вещей, слишком много на это было поставлено, а также положено сил и времени. Поэтому, когда возникла необходимость заполнить “пустые места”, Артур, для вида, пусть не обижается (поломавшись и быстро изобразив некую концепцию, подгонявшую музыку КР к данному весьма противоречивому моменту) реанимировал группу, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Результатом этого стали: во-первых, слабая сыгранность, что само по себе не так уж и плохо, во-вторых, для музыкантов это был момент непонимания происходящего. Лично мне Артур казался тем самым “подвыпившим и изнывающим от ран ветераном”, который на встрече с пионерами, пуская обильную слезу и не понимая, что его никто не слушает, что он для всех всего лишь образ, говорит: “а вот еще помню”. С Андрюшей случилась распространенная в среде музыкантов “тихая истерика”: растерянность выражалась и в его игре, лишенной обычной мощной монотонности, и в его достаточно нелепом движении по сцене, и в бэкин вокале, который только и можно назвать отчаянным. У меня непонимание происходящего достигло такой степени, что я время от времени порывался снять бас и уйти курить, а то вдруг, что-то вспомнив, начинал плясать, выглядя при этом, хорошо, если просто, смешно.

Джек был лучше других, он барабанил., а после концерта, даже, назвал его лучшим в истории КР. Ну что ж, им с постаментов виднее.

После всего написанного, я все еще надеюсь на совместную (с КР) работу. Только если меня и попросят “по собственному желанию”, я, наверное, не уйду.

ПУТТИ – одно слово – “слабый кайф”, несмотря на необычный состав, совсем уж необычную стилистику, да и скорое отбытие, без обычных в таком случае заверений в любви и верности. Для начала, о личных впечатлениях, которых вполне могло и не быть, ибо контактировать с ПУТТИ, то ли из-за их врожденной скромности, то ли из-за какой-то их особой, не совсем понятной “хитрости”, лично мне не совсем удавалось. Может по этому, моя любовь к ним приобрела такой возвышенный характер. Чеховский, например, кажется мне офицером из “Белой гвардии”, с невероятно тоскливым, так, наверное, нравящимся девушкам, взглядом, наполненным скорбью за…(см. И.Глазунов “Вечная Россия”) Вместе с этим мне кажется, что он человек ранимый, мнительный и отчасти суеверный. Гитарист Келемзин, славный представитель немого племени гитаристов, как-то Жевтун или Андрей Щегунов. Легко представить его с паяльником над многочисленными примочками, “самоделающим” гитары, и вместе с тем … как играет…

Бух, был, наверное, самым скромным и молчаливым, порой даже думалось: “Полноте, живой ли он, а если живой, то не спит ли?” Но стоило ему сесть за барабаны, как становилось ясно: жив и живее многих. Музыка была несколько неожиданной. Это “трэш”, при всей своей стилистической серьезности и даже агрессивности, остающийся в исполнении ПУТТИ стебным, как и их предыдущая жертва “хард”. Открытием был и новый образ, который можно охарактеризовать их же любимым словом “МУЖИКИ”. Вокал Чеховского сотрясал зал, рисуя картину “совершенно нового”, “такого прекрасного и яростного мира”.

Ник – тема больная, болезненная, болящая… Можно сколько угодно рассуждать о системе и структуре, характере и образе, но вот человек приехал и уехал, теперь стоит спросить себя, “все ли ты сделал для того, чтобы ему было хорошо?” Впрочем, к Тюмени это относится в наименьшей степени, хотя Нику и его команде определенным образом не повезло. Тот, кто должен был стать ярчайшим событием фестиваля, из-за опустошающей месячной тусовки, стал лишь отражением состояния дел во “втором эшелоне” сибирского рок-н-ролла. Глупо винить в этом уехавших музыкантов, но оказалось, что ничего совершенного нет, даже Ника тусовка вымотала. Добрую часть вины за неудавшееся выступление я возлагаю на себя и это – не самомнение. Привыкнув к Нику, как к той штуке, которая сама пойдет, и даст Бог, все вытянет, я просто забил на все репетиции, тем самым вывел из равновесия Сашу Златозуба, а через него и Ника, плюс еще всякие технические неполадки. На музыке хочу остановиться более подробно, ибо музыка у Коли сейчас очень интересная. Оставив за Ником репутацию какого – никакого, а текстовика, все забыли о музыке, в плане невероятно тонкого ее восприятия гражданином Рок-н-ролла. А ведь его творчество, пожалуй, только в музыке совершало эволюцию. И эволюция эта отражала отношения Ника с внешним миром: от разудалого “трэша” времен ВТОРОГО ЭШЕЛОНА, с соответствующим этой эстетике, желанием разрушать; наконец, к тому, что сегодня называется КОБА, с желанием просто жить в любви и гармонии.

Внимание! Сейчас пассаж в высшей степени странный!

Вообще, то, что сейчас делает Ник и его команда, у меня ассоциируется с группой СМИТС. Рассмотрим, как все это происходило у СМИТС. Морисси и Марр, основа музыки, концепции и образа, работая в режиме парного взаимодействия, взаимореализуются, помогая друг другу структурулизовывать свои творческие потенции в музыке и тексте.. На отстраненную, ничего собственно не выражающую и беспристрастно рисующую мир, гитару, точнее, гитары и очень оригинальные, как по манере и игры, так и по звуку, накладывается (вживается, приклеивается) не менее абстрагированный голос, который, то протяжно напевая, то, отрывисто крича, несколькими мазками завершает картину. Мазки мазками, но не в обиду Марру, надо сказать, что инициатива исходит все-таки от Морисси. Музыка для него не больше, впрочем, она же и не меньше, чем параллельное кино в перформенсах авангардистов: присутствует равноправие партнеров, обусловленное тем..тем.. а вот чем, тем, что Морисси не умеет играть на гитаре, а Марр петь. Согласитесь, что все изложенное можно отнести к Нику и его группе КОБА, точнее, к его гитаристу Саше Златозубу.

О Янке можно говорить только в возвышенных тонах, самыми лестными эпитетами. Сейчас для меня это та самая музыка, которую я, как можно чаще, хотел бы слушать, а по возможности и играть.

Первый концерт Янки едва не сорвался по причинам, к музыке никакого отношения не имеющим. Нервозность, которая еще больше усугубилась большим количеством вина, выпитым больше для того, чтобы эту нервозность снять, господствовала в зале и на сцене. Сильно все это походило на изгнание бесов, причем способом изуверским. Звук напоминал работу пилорамы или прокатного стана. На однообразно ревущую, визжащую и хрипящую гитару, не перестававшую играть даже в паузах и, за время концерта сменившую тональность, хорошо, если два раза, накладывался голос Янки, то атональным воем, то обычным ее протяжным пением. Картина дополнялась дикими метаниями музыкантов по сцене, залитыми кровью гитарами, разорванными струнами и фонившим микрофоном, который Янка, время от времени подносила к монитору.. Лично мне после концерта было физически плохо, несмотря на уверения Янки, что в зале так играть и нужно, они все того стоят..! То, что произошло на следующий день, у меня стойко ассоциируется с благодарением Господа за чудесное исцеление и дарованную жизнь, с жертвенным костром и тем чувством, которое я называю ПОБЕДА.

ПИЩЕВЫХ ОТХОДОВ я не видел, вернее, не слышал, уехал раньше и не потому, что плохо к ним отношусь: надо было. Ну, тусовался я с ними, а че, в натуре, бухнули хорошо, заябись. Мужики ниче, по жизни правильные, давай говна им всем. Дэн только запойный, духом слабый, жалостливый, ну и запойный.

•  
• Че играете-то?
•  
• А, ЭКСПЛОЙТЕД, один в один.
•  
• Дэн, ты в Бога веришь?
•  
• Я в ЭКСПЛОЙТЕД верю.